Великая Борьба
Глава 11. Протест князей
Одним из самых выдающихся свидетельств в защиту Реформации стал протест князей Германии на государственном сейме в Шпейере в 1529 году. Мужество, вера и решительность этих мужей Божьих отвоевали свободу мысли и совести для грядущих поколений. После этого протеста реформационная церковь стала называться протестантской, его принципы составляют «самую суть протестантизма».157Д’Обинье, книга 13, глава 6 ВБ 197.1
Для Реформации наступили мрачные и грозные дни. Несмотря на Вормсский эдикт, объявивший Лютера вне закона и запрещавший его учение, в стране все более утверждалась религиозная терпимость. Божественное провидение сдерживало силы, борющиеся с истиной. Карл V не раз собирался нанести сокрушительный удар Реформации, но вынужден был отступать. Временами казалось, что неминуемая гибель ждет всех, кто осмеливается сопротивляться Риму, но в самый критический момент на восточной границе появлялась турецкая армия или французский король, а то и сам папа, с завистью смотревший на возрастающее могущество императора, — начиналась война, и, таким образом, среди распрей и волнений Реформация продолжала усиливаться и расширяться. ВБ 197.2
Наконец папские монархи преодолели взаимную вражду и объединились, чтобы совместно бороться против реформаторов. Государственный сейм, который собрался в 1526 году в Шпейере, предоставил каждой из немецких земель свободу в вопросах религии до созыва Вселенского собора, но едва миновала опасность, вынудившая императора пойти на эту уступку, как уже в 1529 году император созвал второй сейм для подавления ереси. Было решено, что князья попробуют мирным путем противодействовать Реформации, но в случае неудачи Карл был готов обратиться за помощью к мечу. ВБ 197.3
Приверженцы папы ликовали. Прислав в Шпейер большую делегацию, они и не пытались скрыть своего враждебного отношения к реформаторам и их покровителям. Меланхтон писал: «Мы стали мерзостью и отбросами мира, но Христос умилосердится над Своим бедным народом и спасет его».158Там же, глава 5 Князьям-протестантам, приехавшим на сейм, было запрещено даже проповедовать Евангелие в домах, где они остановились. Но жители Шпейера жаждали услышать Слово Божье, и, невзирая на запрет, тысячи людей стекались на богослужения, происходящие в часовне курфюрста Саксонского. ВБ 198.1
Это ускорило кризис. Император обратился к сейму, требуя отменить постановление о свободе вероисповедания, ссылаясь на то, что оно послужило поводом к многочисленным беспорядкам. Этот произвол вызвал негодование и тревогу князей-протестантов. Один из них заметил: «Христос снова оказался в руках Каиафы и Пилата». Римское духовенство становилось все более агрессивным. Один папист-фанатик сказал: «Турки лучше лютеран, потому что они соблюдают посты, а лютеране этого не делают. Если выбирать между Словом Божьим и старыми заблуждениями Церкви, мы должны отвергнуть первое». Меланхтон писал: «Каждый день Фабер швыряет новыми камнями в нас, вестников Евангелия».159Д’Обинье, книга 13, глава 5 ВБ 198.2
Религиозная веротерпимость была установлена законным путем, и протестантские княжества решили бороться против такого нарушения своих прав. Лютер, согласно Вормсскому эдикту все еще находящийся в государственной опале, не имел права присутствовать в Шпейере, но вместо него поехали его единомышленники и князья, которых Господь вразумил выступить в защиту Своего дела. Благородный Фридрих Саксонский, прежний покровитель Лютера, умер, но вступивший на престол его брат герцог Иоганн приветствовал Реформацию и, стремясь к миру, проявил много энергии и бесстрашия, отстаивая интересы истинной веры. ВБ 198.3
Священники требовали, чтобы княжества, принявшие Реформацию, безоговорочно подчинились юрисдикции Рима. Реформаторы же хотели получить провозглашенную ранее свободу. Они не могли согласиться с тем, чтобы земли, принявшие с таким воодушевлением Слово Божье, вновь подпали под власть Рима. ВБ 199.1
В конце концов было предложено компромиссное решение: там, где Реформация еще не утвердилась, Вормсский эдикт оставался в силе, а «там, где народ не подчинился ему и где приведение его в действие чревато восстанием, не производить никаких реформ, не затрагивать в проповедях спорных вопросов; не препятствовать служению мессы и не разрешать католикам переходить в лютеранство».160Там же К великой радости папских священников и прелатов, это предложение было одобрено сеймом. ВБ 199.2
Если бы это решение проводилось в жизнь, «Реформация не смогла бы распространяться… в новых местах и упрочиваться… там, где она уже существовала».161Там же Свобода слова была бы запрещена, обращение в истинную веру стало бы невозможным. От приверженцев Реформации требовали немедленно подчиниться этим ограничениям и запретам. Надежда для мира, казалось, была почти потеряна. «Восстановление римской иерархии… неизбежно приведет к прежним злоупотреблениям», и сразу будет найден удобный предлог «для полного уничтожения движения, и так уже расшатанного» фанатизмом и раздорами.162Там же ВБ 199.3
Встретившиеся для совещания представители протестантской партии с тревогой и смущением смотрели друг на друга. У всех на устах был один и тот же вопрос: «Что предпринять?» Ответ на этот вопрос имел огромнейшее значение для всего мира. Согласятся ли руководители Реформации принять новый указ? Как легко в этот поистине решающий час реформаторы могли бы убедить себя в необходимости занять неправильную позицию! Сколько благовидных предлогов и справедливых доводов они могли бы найти для того, чтобы оправдать свое подчинение сейму! Лютеранским князьям была гарантирована свобода вероисповедания. Подобная привилегия распространялась и на тех, кто до выхода этого указа уже был на стороне Реформации. Неужели этого им было мало? Скольких опасностей они смогут избежать, если подчинятся новому указу! Какие неведомые бури и грозы ожидают их в случае неподчинения! Может, когда-то в будущем появятся более благоприятные возможности? Давайте изберем мир; примем масличную ветвь, предлагаемую Римом, и залечим раны Германии. Рассуждая подобным образом, реформаторы могли бы принять предложенное сеймом компромиссное решение, что в самом скором времени привело бы к краху их движения. ВБ 199.4
«К счастью, глубокая вера руководила всеми их действиями, и они обратили самое серьезное внимание на принцип, лежавший в основе этого предложения. В чем же он заключался? Это было право Рима принуждать совесть и запрещать свободу мысли. Но разве им лично и их подданным-протестантам не предоставлялась свобода вероисповедания? Да, как милость, специально оговоренная в соглашении, но не как право. Что же касалось всего остального, оставшегося за рамками договора, то там по-прежнему сохранялся культ власти, совесть людей попиралась, Рим же оставался непогрешимым судьей, которому нужно было подчиняться. Принять предложенный договор значило признать, что свобода вероисповедания допускается только в протестантской Саксонии, а во всем остальном христианском мире свобода мысли и приверженность Реформации являются преступлением и влекут за собой тюрьму и костер. Могли ли они согласиться с тем, что религиозная свобода ограничивается определенной территорией, и тем самым согласиться с тем, что никто больше не сможет принять новую веру? Могли ли они допустить, чтобы там, куда простиралась власть Рима, его господство было увековечено? Могли ли реформаторы считать себя невиновными в крови сотен и тысяч тех, кто в результате этого компромисса расстанутся с жизнью в папских странах? Это означало бы изменить Евангелию и идеалам христианской свободы в самый критический час».163Уайли, книга 9, глава 15 Нет, скорее они «пожертвуют всем: своим положением, состоянием и своей жизнью».164Д’Обинье, книга 13, глава 5 ВБ 200.1
«Мы отвергаем этот указ, — сказали князья. — В вопросах, касающихся совести, мнение большинства не имеет силы». Депутаты заявили: «Мир, которым наслаждается империя, — результат декрета 1526 года. Отмена этого декрета наполнит Германию волнениями и раздорами. Сейм неправомочен поступать иначе, как только поддерживать религиозную свободу, пока не будет созван собор».165Там же Защищать свободу совести — это долг государства, здесь проходит граница его полномочий в религиозных делах. Всякое правительство, пытающееся регулировать духовную жизнь или насаждать религию гражданскими законами, жертвует именно тем принципом, за который так благородно сражались христиане-протестанты. ВБ 201.1
Паписты решили подавить то, что они именовали «дерзким упрямством». Они предприняли попытку посеять раздор среди защитников Реформации и запугать тех, кто открыто не поддерживал ее. Наконец сейм призвал представителей свободных городов и потребовал от них прямого ответа: согласны ли они с предложенными условиями? Те попросили отсрочки, но напрасно. Когда их призвали к ответу, почти половина городских депутатов присоединилась к реформаторам. Те, кто отказались пожертвовать свободой совести и правом на собственное мнение, хорошо знали, что их ожидают обвинения, осуждение и преследование. Один из делегатов сказал так: «Мы должны или отречься от Слова Божьего, или погибнуть на костре».166Д’Обинье, книга 13, глава 5 ВБ 201.2
Императорский представитель на сейме король Фердинанд понимал, что указ вызовет серьезные разногласия, если не убедить князей принять и поддержать его. Поэтому он употребил все свое искусство, чтобы убедить их, прекрасно зная, что принуждение только придаст им решимости. Он «упрашивал князей принять этот указ, уверяя, что императора это чрезвычайно обрадует». Но эти верные мужи подчинялись власти, которая выше земных царей, и они спокойно ответили: «Мы повинуемся императору во всем, что может способствовать сохранению мира и прославлению Бога».167Там же ВБ 201.3
Наконец перед всем сеймом король объявил курфюрсту Саксонии и его сторонникам, что «вскоре этот эдикт выйдет в виде императорского указа, и им остается лишь подчиниться большинству». Сказав это, он оставил собрание, не дав реформаторам никакой возможности для размышления или ответа. «Напрасно они посылали делегацию к королю, умоляя его вернуться». На все их просьбы он отвечал: «Дело решенное, вам необходимо подчиниться».168Там же ВБ 202.1
Сторонники императора не сомневались, что христианские князья будут по-прежнему ставить Священное Писание неизмеримо выше всех человеческих учений и требований. Они знали, что там, где придерживались этого принципа, папство в конечном итоге терпело поражение. Но, подобно тысячам своих современников, «взирающих только на видимое», они обольщались мыслью, что приверженцы императора и папы гораздо сильнее реформаторов и их позиции прочнее. Если бы реформаторы полагались только на помощь людей, то они действительно были бы такими бессильными, какими их считали враги. Но они, несмотря на свою малочисленность, несмотря на немилость Рима, были сильны. Они обратились «от решения сейма к Слову Божьему и от императора Карла — к Иисусу Христу, Царю царей и Господу господствующих».169Там же, книга 13, глава 6 ВБ 202.2
Поскольку Фердинанд не захотел считаться с убеждениями их совести, князья решили, невзирая на его отсутствие, немедленно представить свой протест на рассмотрение государственного совета. Они составили торжественную декларацию и представили ее сейму: ВБ 202.3
«Мы заявляем протест перед Богом, нашим Единым Творцом, Защитником, Искупителем и Спасителем, Который однажды будет судить нас, а также и перед всеми людьми и всем живущим, торжественно заявляем, что ни мы, ни наш народ не согласны ни с одним пунктом указа, который противоречит Богу, Его Святому Слову, нашей доброй совести и спасению нашей души. ВБ 202.4
Как мы можем принять этот указ?! Как согласиться с тем, что, в то время как Всемогущий Господь призывает каждого из нас познать Его, человек лишен права получить это познание о Боге? Только учение, которое согласуется со Словом Божьим, может считаться истинным и верным. Господь запрещает учить иному… Священное Писание должно поясняться другими, более понятными текстами; эта святая Книга, необходимая христианам, доступна для понимания и призвана рассеивать мрак. Благодатью Божьей мы принимаем решение проповедовать только чистое и неповрежденное Его Слово, которое содержится в книгах Ветхого и Нового Завета, не прибавляя к нему никаких человеческих измышлений. Это Слово — единственная истина, надежное правило жизни и основание любого учения, оно никогда не подведет нас и не обманет. Тот, кто стоит на этом основании, вынужден противостоять всем силам ада, но человеческое тщеславие падет пред лицом Божьим. ВБ 203.1
По этой причине мы отвергаем иго, которое на нас возлагают… В то же время мы надеемся, что его императорское величество отнесется к нам, как и подобает христианину, любящему Бога превыше всего; мы выражаем ему, а также и вам, милостивые государи, свою любовь и покорность, ибо это есть наш прямой и законный долг».170Там же ВБ 203.2
Это произвело глубокое впечатление на сейм. Отвага людей, заявивших такой протест, поразила и смутила многих. Перед ними рисовались картины грозного и неясного будущего. Распри, вражда и кровопролитие казались неизбежными. Но реформаторы, уверенные в справедливости своего дела, полагаясь на руку Всемогущего, были «исполнены мужества и твердости». ВБ 203.3
«Принципы, изложенные в этом знаменитом протесте, составляют самую сущность протестантизма. Этот протест направлен против двух злоупотреблений в вопросах веры: вмешательства светской власти в духовную жизнь человека и произвола духовенства. Протестантизм утверждал превосходство совести над светской властью и превосходство авторитета Слова Божьего над авторитетом Церкви. Не признавая мирской власти в религиозных делах, протестанты вместе с апостолами говорят: „Мы должны больше слушаться Бога, нежели человека“. Протестанты возвысили венец Иисуса Христа выше короны Карла V. Все учения, созданные человеком, должны быть подчинены служению истине Божьей».171Там же Протестанты также заявили о своем праве открыто выражать религиозные убеждения. Они желали не только верить и повиноваться, но и проповедовать истины Слова Божьего, отрицая возможность вмешательства в эти дела священников или властей. Протест в Шпейере, явившись торжественным воззванием против религиозной нетерпимости, утверждал право всех людей служить Богу по велению своей совести. ВБ 203.4
Протест был обнародован. Он остался в памяти тысяч людей, был внесен и в небесные книги, откуда его не сотрет никакая рука. Вся протестантская Германия приняла этот протест как выражение своей веры. Повсюду люди видели в этой декларации начало новой и светлой эры. Один из князей так сказал протестантам в Шпейере: «Пусть Всемогущий, по милости Которого вы можете энергично, свободно и бесстрашно говорить о своей вере, сохранит вашу христианскую непоколебимость до дней вечности».172Там же ВБ 204.1
Если бы Реформация, достигнув определенных успехов, стала приспосабливаться ко времени и обстоятельствам, чтобы таким путем снискать расположение мира, тогда она изменила бы Богу и собственным идеалам и обрекла бы себя на гибель. Опыт этих благородных реформаторов содержит в себе урок для всех грядущих поколений. Средства, которыми пользуется сатана, сражаясь против Бога и Его Слова, не изменились, как и в XVI веке, он по-прежнему борется против того, чтобы человек руководствовался в своей жизни Священным Писанием. В наше время происходит значительное отклонение от принципов и заповедей Писания и ощущается серьезная необходимость вернуться к великому протестантскому принципу — Библия, и только Библия является мерилом веры и долга. Сатана продолжает свою работу, прибегая к любому средству, чтобы уничтожить религиозную свободу. Антихристианская власть, отвергнутая протестантами в Шпейере, теперь с новой силой стремится восстановить утраченное господство. И единственная надежда для протестантов наших дней заключается в непоколебимой преданности Слову Божьему, преданности, которую проявляли реформаторы во время кризиса XVI века. ВБ 204.2
Когда над протестантами нависла угроза, Всесильный Господь простер Свою руку, чтобы защитить Своих верных детей. Вот один из ярких примеров. «По улицам Шпейера по направлению к Рейну быстро шел Меланхтон вместе со своим другом Симоном Гренаусом. Он торопил своего приятеля быстрее переправиться на другой берег Рейна. Тот был удивлен такой настойчивостью. „Мне явился незнакомый почтенный старец, убеленный сединой, — объяснил Меланхтон, — и поведал, что через самое непродолжительное время Фердинанд отдаст распоряжение арестовать Гренауса“.» ВБ 205.1
Днем видный папский богослов Фабер выступал с проповедью, в которой нападал на Гренауса. Тот обвинил Фабера в том, что он защищает «отвратительные заблуждения». Фабер скрыл свой гнев, но немедленно отправился к Фердинанду и заручился его согласием на арест надоедливого Гейдельбергского профессора. Меланхтон не сомневался в том, что Бог послал к ним Своего ангела, чтобы предупредить о готовящейся расправе. ВБ 205.2
«Застыв на берегу Рейна, он ждал, пока воды реки спасут Гренауса от его гонителей. „Наконец-то, — облегченно вскричал Меланхтон, когда увидел его на противоположном берегу. — Наконец-то он вырван из железных челюстей тех, кто жаждал его невинной крови“. Когда Меланхтон возвратился домой, ему сообщили, что в поисках Гренауса офицеры перевернули весь дом».173Д’Обинье, книга 13, глава 6 ВБ 205.3
Реформацию необходимо было возвысить перед великими мира сего. Фердинанд отказался выслушать протестантских князей, но им была предоставлена возможность изложить свои взгляды в присутствии императора и государственной и церковной знати. Стремясь покончить с распрями, терзавшими империю, Карл V спустя год после протеста в Шпейере созвал сейм в Аугсбурге и изъявил желание председательствовать на нем. Туда были приглашены и вожди протестантизма. ВБ 205.4
Реформации угрожала серьезная опасность, но приверженцы ее по-прежнему полагались на волю Божью и обещали оставаться верными Евангелию. Приближенные курфюрста Саксонского уговаривали его не появляться на сейме. «Император, — говорили они, — хочет заманить князей в ловушку. Оказаться в стенах города наедине с таким сильным врагом очень рискованно». Но другие благородные мужи заявили: «Пусть мужество не покидает князей, и дело Божье будет спасено». «Бог не оставит нас», — говорил Лютер.174Там же, книга 14, глава 2 Курфюрст со своей свитой отправился в Аугсбург. Всем были хорошо известны опасности, которые угрожают ему, и многие провожали его с тяжелым сердцем. Но Лютер, сопровождавший курфюрста до Кобурга, поддерживал их слабеющую веру пением псалма, написанного им по случаю их отъезда: «Господь — наша крепость». И эта вдохновенная песнь облегчила бремя тягостных предчувствий и опасений. ВБ 206.1
Князья, приверженцы Реформации, решили систематизировать свои взгляды, изложить их на бумаге и, подкрепив доказательствами из Священного Писания, представить этот документ сейму. Его составление было поручено Лютеру, Меланхтону и их помощникам. Это исповедание было принято протестантами как символ их веры, и они собрались, чтобы собственноручно расписаться на этом важном документе. Какой серьезный и ответственный момент! Реформаторы стремились отмежеваться от политических вопросов; они понимали, что главная цель Реформации — нести народу Слово Божье. Когда князья-протестанты приготовились подписать выработанный документ, Меланхтон попытался предостеречь их, сказав: «Пусть это сделают богословы и служители церкви, а авторитет великих мира сего мы должны приберечь для других вопросов». «Да запретит тебе Бог исключать меня из списка! — воскликнул Иоганн Саксонский. — Я готов сделать все, что требует справедливость, и совершенно не беспокоюсь о последствиях. Я желаю пред всеми исповедовать Господа. Для меня крест Иисуса Христа дороже, чем судейские полномочия и мантия курфюрста». С этими словами он поставил свою подпись. Другой князь, взяв перо, сказал: «Если этого требует честь Господа Иисуса Христа, я готов… отдать мое состояние и жизнь. Я скорее откажусь от своих владений и с одним посохом в руках покину землю моих отцов, — продолжал он, — чем соглашусь принять учение, не отвечающее принципам, изложенным в этом документе».175Там же, глава 6 Вот какова была вера этих неустрашимых мужей Божьих. ВБ 206.2
Настало время явиться к императору. Восседая на престоле, окруженный курфюрстами и князьями, Карл V принял протестантских реформаторов. Были зачитаны пункты их символа веры. На этом собрании августейших особ были открыто и определенно изложены евангельские истины и указано на папские заблуждения. Не напрасно этот день был назван «одним из величайших дней Реформации и прекраснейшим днем в истории христианства и человечества».176Там же, книга 14, глава 7 ВБ 207.1
Прошло всего несколько лет с тех пор, как виттенбергский монах стоял один перед национальным советом в Вормсе. Теперь на его месте оказались самые благороднейшие и могущественные князья империи. Лютеру не разрешили приехать в Аугсбург, но он присутствовал там своими словами и молитвами. «Я чрезвычайно рад, — писал он, — что дожил до этого часа, когда имя Христа открыто засвидетельствовано такими знаменитыми исповедниками перед столь блестящим собранием».177Там же Так исполнились слова Писания: «Буду говорить об откровениях Твоих пред царями» (Псалтирь 118:46). ВБ 207.2
Во дни апостола Павла Евангелие, за которое он страдал в темнице, было проповедано перед царями и знатью Рима. История повторилась: то, о чем император запретил говорить с кафедры, проповедовалось во дворце; то, что многие считали недостойным, неподобающим даже для слуг, обрушивалось на головы изумленных вельмож и сановников империи. Коронованные и титулованные особы были слушателями, могущественные князья — проповедниками, а тема проповеди — царственная истина Божья. «С апостольских времен, — говорит писатель, — не было совершено более великой работы и не произносилось более величественного исповедания».178Там же ВБ 208.1
«Все, сказанное лютеранами, есть истина, мы не можем ее отрицать», — заявил папский епископ. «Способны ли вы обоснованными доводами опровергнуть княжеское исповедание?» — спросил другой у доктора Эккена. «Писаниями апостолов и пророков — нет, — раздался ответ, — но сочинениями отцов Церкви и постановлениями соборов — да!» «Понятно, — заметил человек, задавший этот вопрос. — По вашим словам выходит, что лютеране основываются на Писании, а мы — нет».179Там же, книга 14, глава 8 ВБ 208.2
Некоторые германские князья приняли реформаторскую веру. Сам император объявил, что протестантское исповедание содержит в себе сущую истину. Этот символ веры, переведенный на многие языки, распространился по всей Европе, и миллионы людей последующих поколений принимали его как основание своей религии. ВБ 208.3
Верные слуги Божьи трудились не в одиночку. В то время как «начальства, власти и злые духи поднебесные» объединились для совместной борьбы против них, Господь не забыл Свой народ. Если бы их глаза открылись, они, подобно пророку древности, увидели бы несомненные доказательства Божественного присутствия. Когда слуга Елисея испугался вражеских войск, окруживших их, и решил, что положение безвыходное, пророк воззвал: «Господи! открой ему глаза, чтоб он увидел» (4 Царств 6:17). И вот слуга увидел множество огненных колесниц со всадниками и небесную армию, посланную защитить Божьего человека. Подобным образом охраняли ангелы и реформаторов. ВБ 208.4
Одним из принципов, которые особенно твердо отстаивал Лютер, было неприменение оружия для защиты Реформации и отказ от помощи светской власти. Он радовался, что немецкие князья стали исповедовать Евангелие, но когда они предложили создать оборонительный союз, заявил, что «только Бог должен защищать евангельское учение… Чем меньше люди станут вмешиваться в это дело, тем очевиднее будет вмешательство Господа. Все предложенные политические меры предосторожности, по его мнению, можно приписать только постыдному страху и греховному недоверию».180Там же, книга 10, глава 14 ВБ 209.1
Когда могущественные враги объединились, чтобы нанести поражение реформаторской вере, когда казалось, что тысячи мечей обнажены против нее, Лютер писал: «Сатана проявляет свою ярость; безбожные епископы составляют заговоры, нам угрожают войной. Увещевайте народ верой и молитвой храбро сражаться пред престолом Божьим, чтобы наши враги, побежденные Духом Божьим, были вынуждены заключить мир. Наша главная необходимость, наш главный труд — это молитва; пусть люди знают, что они ходят по лезвию меча по причине ярости сатаны, пусть они молятся».181Там же ВБ 209.2
Впоследствии, вспоминая предложение протестантских князей об оборонительном союзе, Лютер говорил, что в этой войне может быть применимо только одно оружие — «меч Духа». Он писал саксонскому курфюрсту: «Мы не можем по совести оправдать этот союз. Мы согласны скорее умереть десять раз, чем видеть, что из-за Евангелия пролилась хотя бы одна капля крови. Наша участь — быть агнцами, которых ведут на заклание. Нужно нести крест Христа. Пусть Ваше высочество не тревожится. Нашими молитвами мы сделаем больше, чем все наши враги своим хвастовством. Только пусть Ваши руки не обагрятся кровью Ваших братьев. Если император потребует, чтобы мы предстали перед его судом, мы готовы это сделать. Вы не можете защитить нашу веру; каждый должен верить, рискуя своей жизнью и подвергаясь опасности».182Д’Обинье, книга 14, глава 1 ВБ 209.3
Из тайного места, где совершались молитвы, исходила сила, которая великим движением Реформации потрясла весь мир. В священном спокойствии слуги Божьи опирались на скалу Его обетований. Во время борьбы в Аугсбурге Лютер «ежедневно три часа посвящал молитве, причем это было самое лучшее время, которое он всегда отводил для занятий». В уединении своей комнаты он изливал душу пред Богом в словах, «полных благоговения, страха и надежды. Он обращался к Богу как к своему Другу». «Я знаю, что Ты — наш Отец и наш Бог, — говорил он, — что Ты рассеешь гонителей детей Твоих, ибо Ты Сам с нами среди опасностей. Это дело Твое, и только потому, что на то была Твоя воля, мы принялись за него. Защити нас, Отче».183Там же, глава 6 ВБ 210.1
Обращаясь к Меланхтону, удрученному бременем тревоги и страха, он писал: «Благодать и мир во Христе. „Во Христе“ — я говорю, а не в мире. Аминь. Мне крайне ненавистно твое чрезмерное беспокойство, которое губит тебя. Если это дело неправое, оставим его, а если оно справедливо, то почему мы должны считать лживыми обетования Того, Кто повелевает нам спать без страха?.. Христос способен завершить справедливое и правое дело. Он жив и царствует на престоле Своем, зачем же нам тогда бояться?»184Там же ВБ 210.2
Бог услышал вопли Своих рабов. Он одарил князей и служителей, защищающих истину против властителей тьмы мира сего, благодатью и мужеством. Господь говорит: «Вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится» (1 Петра 2:6). Протестантские реформаторы строили на Христе, и врата ада не могли одолеть их. ВБ 210.3
Chapter 11—Protest of the Princes
One of the noblest testimonies ever uttered for the Reformation was the Protest offered by the Christian princes of Germany at the Diet of Spires in 1529. The courage, faith, and firmness of those men of God gained for succeeding ages liberty of thought and of conscience. Their Protest gave to the reformed church the name of Protestant; its principles are “the very essence of Protestantism.”—D’Aubigne, b. 13, ch. 6. GC 197.1
A dark and threatening day had come for the Reformation. Notwithstanding the Edict of Worms, declaring Luther to be an outlaw and forbidding the teaching or belief of his doctrines, religious toleration had thus far prevailed in the empire. God’s providence had held in check the forces that opposed the truth. Charles V was bent on crushing the Reformation, but often as he raised his hand to strike he had been forced to turn aside the blow. Again and again the immediate destruction of all who dared to oppose themselves to Rome appeared inevitable; but at the critical moment the armies of the Turk appeared on the eastern frontier, or the king of France, or even the pope himself, jealous of the increasing greatness of the emperor, made war upon him; and thus, amid the strife and tumult of nations, the Reformation had been left to strengthen and extend. GC 197.2
At last, however, the papal sovereigns had stifled their feuds, that they might make common cause against the Reformers. The Diet of Spires in 1526 had given each state full liberty in matters of religion until the meeting of a general council; but no sooner had the dangers passed which secured this concession, than the emperor summoned a second Diet to convene at Spires in 1529 for the purpose of crushing heresy. The princes were to be induced, by peaceable means if possible, to side against the Reformation; but if these failed, Charles was prepared to resort to the sword. GC 197.3
The papists were exultant. They appeared at Spires in great numbers, and openly manifested their hostility toward the Reformers and all who favored them. Said Melanchthon: “We are the execration and the sweepings of the world; but Christ will look down on His poor people, and will preserve them.”—Ibid., b. 13, ch. 5. The evangelical princes in attendance at the Diet were forbidden even to have the gospel preached in their dwellings. But the people of Spires thirsted for the word of God, and, notwithstanding the prohibition, thousands flocked to the services held in the chapel of the elector of Saxony. GC 198.1
This hastened the crisis. An imperial message announced to the Diet that as the resolution granting liberty of conscience had given rise to great disorders, the emperor required that it be annulled. This arbitrary act excited the indignation and alarm of the evangelical Christians. Said one: “Christ has again fallen into the hands of Caiaphas and Pilate.” The Romanists became more violent. A bigoted papist declared: “The Turks are better than the Lutherans; for the Turks observe fast days, and the Lutherans violate them. If we must choose between the Holy Scriptures of God and the old errors of the church, we should reject the former.” Said Melanchthon: “Every day, in full assembly, Faber casts some new stone at us gospelers.”—Ibid., b. 13, ch. 5. GC 198.2
Religious toleration had been legally established, and the evangelical states were resolved to oppose the infringement of their rights. Luther, being still under the ban imposed by the Edict of Worms, was not permitted to be present at Spires; but his place was supplied by his colaborers and the princes whom God had raised up to defend His cause in this emergency. The noble Frederick of Saxony, Luther’s former protector, had been removed by death; but Duke John, his brother and successor, had joyfully welcomed the Reformation, and while a friend of peace, he displayed great energy and courage in all matters relating to the interests of the faith. GC 198.3
The priests demanded that the states which had accepted the Reformation submit implicitly to Romish jurisdiction. The Reformers, on the other hand, claimed the liberty which had previously been granted. They could not consent that Rome should again bring under her control those states that had with so great joy received the word of God. GC 199.1
As a compromise it was finally proposed that where the Reformation had not become established, the Edict of Worms should be rigorously enforced; and that “in those where the people had deviated from it, and where they could not conform to it without danger of revolt, they should at least effect no new reform, they should touch upon no controverted point, they should not oppose the celebration of the mass, they should permit no Roman Catholic to embrace Lutheranism.”—Ibid., b. 13, ch. 5. This measure passed the Diet, to the great satisfaction of the popish priests and prelates. GC 199.2
If this edict were enforced, “the Reformation could neither be extended ... where as yet it was unknown, nor be established on solid foundations ... where it already existed.”—Ibid., b. 13, ch. 5. Liberty of speech would be prohibited. No conversions would be allowed. And to these restrictions and prohibitions the friends of the Reformation were required at once to submit. The hopes of the world seemed about to be extinguished. “The re-establishment of the Romish hierarchy ... would infallibly bring back the ancient abuses;” and an occasion would readily be found for “completing the destruction of a work already so violently shaken” by fanaticism and dissension.—Ibid., b. 13, ch. 5. GC 199.3
As the evangelical party met for consultation, one looked to another in blank dismay. From one to another passed the inquiry: “What is to be done?” Mighty issues for the world were at stake. “Shall the chiefs of the Reformation submit, and accept the edict? How easily might the Reformers at this crisis, which was truly a tremendous one, have argued themselves into a wrong course! How many plausible pretexts and fair reasons might they have found for submission! The Lutheran princes were guaranteed the free exercise of their religion. The same boon was extended to all those of their subjects who, prior to the passing of the measure, had embraced the reformed views. Ought not this to content them? How many perils would submission avoid! On what unknown hazards and conflicts would opposition launch them! Who knows what opportunities the future may bring? Let us embrace peace; let us seize the olive branch Rome holds out, and close the wounds of Germany. With arguments like these might the Reformers have justified their adoption of a course which would have assuredly issued in no long time in the overthrow of their cause. GC 199.4
“Happily they looked at the principle on which this arrangement was based, and they acted in faith. What was that principle? It was the right of Rome to coerce conscience and forbid free inquiry. But were not themselves and their Protestant subjects to enjoy religious freedom? Yes, as a favor specially stipulated for in the arrangement, but not as a right. As to all outside that arrangement, the great principle of authority was to rule; conscience was out of court; Rome was infallible judge, and must be obeyed. The acceptance of the proposed arrangement would have been a virtual admission that religious liberty ought to be confined to reformed Saxony; and as to all the rest of Christendom, free inquiry and the profession of the reformed faith were crimes, and must be visited with the dungeon and the stake. Could they consent to localize religious liberty? to have it proclaimed that the Reformation had made its last convert? had subjugated its last acre? and that wherever Rome bore sway at this hour, there her dominion was to be perpetuated? Could the Reformers have pleaded that they were innocent of the blood of those hundreds and thousands who, in pursuance of this arrangement, would have to yield up their lives in popish lands? This would have been to betray, at that supreme hour, the cause of the gospel and the liberties of Christendom.”—Wylie, b. 9, ch. 15. Rather would they “sacrifice everything, even their states, their crowns, and their lives.”—D’Aubigne, b. 13, ch. 5. GC 200.1
“Let us reject this decree,” said the princes. “In matters of conscience the majority has no power.” The deputies declared: “It is to the decree of 1526 that we are indebted for the peace that the empire enjoys: its abolition would fill Germany with troubles and divisions. The Diet is incompetent to do more than preserve religious liberty until the council meets.”—Ibid., b. 13, ch. 5. To protect liberty of conscience is the duty of the state, and this is the limit of its authority in matters of religion. Every secular government that attempts to regulate or enforce religious observances by civil authority is sacrificing the very principle for which the evangelical Christian so nobly struggled. GC 201.1
The papists determined to put down what they termed “daring obstinacy.” They began by endeavoring to cause divisions among the supporters of the Reformation and to intimidate all who had not openly declared in its favor. The representatives of the free cities were at last summoned before the Diet and required to declare whether they would accede to the terms of the proposition. They pleaded for delay, but in vain. When brought to the test, nearly one half their number sided with the Reformers. Those who thus refused to sacrifice liberty of conscience and the right of individual judgment well knew that their position marked them for future criticism, condemnation, and persecution. Said one of the delegates: “We must either deny the word of God, or—be burnt.”—Ibid., b. 13, ch. 5. GC 201.2
King Ferdinand, the emperor’s representative at the Diet, saw that the decree would cause serious divisions unless the princes could be induced to accept and sustain it. He therefore tried the art of persuasion, well knowing that to employ force with such men would only render them the more determined. He “begged the princes to accept the decree, assuring them that the emperor would be exceedingly pleased with them.” But these faithful men acknowledged an authority above that of earthly rulers, and they answered calmly: “We will obey the emperor in everything that may contribute to maintain peace and the honor of God.”—Ibid., b. 13, ch. 5. GC 201.3
In the presence of the Diet the king at last announced to the elector and his friends that the edict “was about to be drawn up in the form of an imperial decree,” and that “their only remaining course was to submit to the majority.” Having thus spoken, he withdrew from the assembly, giving the Reformers no opportunity for deliberation or reply. “To no purpose they sent a deputation entreating the king to return.” To their remonstrances he answered only: “It is a settled affair; submission is all that remains.”—Ibid., b. 13, ch. 5. GC 202.1
The imperial party were convinced that the Christian princes would adhere to the Holy Scriptures as superior to human doctrines and requirements; and they knew that wherever this principle was accepted, the papacy would eventually be overthrown. But, like thousands since their time, looking only “at the things which are seen,” they flattered themselves that the cause of the emperor and the pope was strong, and that of the Reformers weak. Had the Reformers depended upon human aid alone, they would have been as powerless as the papists supposed. But though weak in numbers, and at variance with Rome, they had their strength. They appealed “from the report of the Diet to the word of God, and from the emperor Charles to Jesus Christ, the King of kings and Lord of lords.”—Ibid., b. 13, ch. 6. GC 202.2
As Ferdinand had refused to regard their conscientious convictions, the princes decided not to heed his absence, but to bring their Protest before the national council without delay. A solemn declaration was therefore drawn up and presented to the Diet: GC 202.3
“We protest by these presents, before God, our only Creator, Preserver, Redeemer, and Saviour, and who will one day be our Judge, as well as before all men and all creatures, that we, for us and for our people, neither consent nor adhere in any manner whatsoever to the proposed decree, in anything that is contrary to God, to His holy word, to our right conscience, to the salvation of our souls.” GC 202.4
“What! we ratify this edict! We assert that when Almighty God calls a man to His knowledge, this man nevertheless cannot receive the knowledge of God!” “There is no sure doctrine but such as is conformable to the word of God.... The Lord forbids the teaching of any other doctrine.... The Holy Scriptures ought to be explained by other and clearer texts; ... this Holy Book is, in all things necessary for the Christian, easy of understanding, and calculated to scatter the darkness. We are resolved, with the grace of God, to maintain the pure and exclusive preaching of His only word, such as it is contained in the biblical books of the Old and New Testaments, without adding anything thereto that may be contrary to it. This word is the only truth; it is the sure rule of all doctrine and of all life, and can never fail or deceive us. He who builds on this foundation shall stand against all the powers of hell, while all the human vanities that are set up against it shall fall before the face of God.” GC 203.1
“For this reason we reject the yoke that is imposed on us.” “At the same time we are in expectation that his imperial majesty will behave toward us like a Christian prince who loves God above all things; and we declare ourselves ready to pay unto him, as well as unto you, gracious lords, all the affection and obedience that are our just and legitimate duty.”—Ibid., b. 13, ch. 6. GC 203.2
A deep impression was made upon the Diet. The majority were filled with amazement and alarm at the boldness of the protesters. The future appeared to them stormy and uncertain. Dissension, strife, and bloodshed seemed inevitable. But the Reformers, assured of the justice of their cause, and relying upon the arm of Omnipotence, were “full of courage and firmness.” GC 203.3
“The principles contained in this celebrated Protest ... constitute the very essence of Protestantism. Now this Protest opposes two abuses of man in matters of faith: the first is the intrusion of the civil magistrate, and the second the arbitrary authority of the church. Instead of these abuses, Protestantism sets the power of conscience above the magistrate, and the authority of the word of God above the visible church. In the first place, it rejects the civil power in divine things, and says with the prophets and apostles, ‘We must obey God rather than man.’ In presence of the crown of Charles the Fifth, it uplifts the crown of Jesus Christ. But it goes farther: it lays down the principle that all human teaching should be subordinate to the oracles of God.”—Ibid., b. 13, ch. 6. The protesters had moreover affirmed their right to utter freely their convictions of truth. They would not only believe and obey, but teach what the word of God presents, and they denied the right of priest or magistrate to interfere. The Protest of Spires was a solemn witness against religious intolerance, and an assertion of the right of all men to worship God according to the dictates of their own consciences. GC 203.4
The declaration had been made. It was written in the memory of thousands and registered in the books of heaven, where no effort of man could erase it. All evangelical Germany adopted the Protest as the expression of its faith. Everywhere men beheld in this declaration the promise of a new and better era. Said one of the princes to the Protestants of Spires: “May the Almighty, who has given you grace to confess energetically, freely, and fearlessly, preserve you in that Christian firmness until the day of eternity.”—Ibid., b. 13, ch. 6. GC 204.1
Had the Reformation, after attaining a degree of success, consented to temporize to secure favor with the world, it would have been untrue to God and to itself, and would thus have ensured its own destruction. The experience of these noble Reformers contains a lesson for all succeeding ages. Satan’s manner of working against God and His word has not changed; he is still as much opposed to the Scriptures being made the guide of life as in the sixteenth century. In our time there is a wide departure from their doctrines and precepts, and there is need of a return to the great Protestant principle—the Bible, and the Bible only, as the rule of faith and duty. Satan is still working through every means which he can control to destroy religious liberty. The antichristian power which the protesters of Spires rejected is now with renewed vigor seeking to re-establish its lost supremacy. The same unswerving adherence to the word of God manifested at that crisis of the Reformation is the only hope of reform today. GC 204.2
There appeared tokens of danger to the Protestants; there were tokens, also, that the divine hand was stretched out to protect the faithful. It was about this time that “Melanchthon hastily conducted through the streets of Spires toward the Rhine his friend Simon Grynaeus, pressing him to cross the river. The latter was astonished at such precipitation. ‘An old man of grave and solemn air, but who is unknown to me,’ said Melanchthon, ‘appeared before me and said, In a minute officers of justice will be sent by Ferdinand to arrest Grynaeus.’” GC 205.1
During the day, Grynaeus had been scandalized at a sermon by Faber, a leading papal doctor; and at the close, remonstrated with him for defending “certain detestable errors.” “Faber dissembled his anger, but immediately after repaired to the king, from whom he had obtained an order against the importunate professor of Heidelberg. Melanchthon doubted not that God had saved his friend by sending one of His holy angels to forewarn him. GC 205.2
“Motionless on the banks of the Rhine, he waited until the waters of that stream had rescued Grynaeus from his persecutors. ‘At last,’ cried Melanchthon, as he saw him on the opposite side, ‘at last he is torn from the cruel jaws of those who thirst for innocent blood.’ When he returned to his house, Melanchthon was informed that officers in search of Grynaeus had ransacked it from top to bottom.”—Ibid., b. 13, ch. 6. GC 205.3
The Reformation was to be brought into greater prominence before the mighty ones of the earth. The evangelical princes had been denied a hearing by King Ferdinand; but they were to be granted an opportunity to present their cause in the presence of the emperor and the assembled dignitaries of church and state. To quiet the dissensions which disturbed the empire, Charles V, in the year following the Protest of Spires, convoked a diet at Augsburg, over which he announced his intention to preside in person. Thither the Protestant leaders were summoned. GC 205.4
Great dangers threatened the Reformation; but its advocates still trusted their cause with God, and pledged themselves to be firm to the gospel. The elector of Saxony was urged by his councilors not to appear at the Diet. The emperor, they said, required the attendance of the princes in order to draw them into a snare. “Is it not risking everything to go and shut oneself up within the walls of a city with a powerful enemy?” But others nobly declared, “Let the princes only comport themselves with courage, and God’s cause is saved.” “God is faithful; He will not abandon us,” said Luther.—Ibid., b. 14, ch. 2. The elector set out, with his retinue, for Augsburg. All were acquainted with the dangers that menaced him, and many went forward with gloomy countenance and troubled heart. But Luther, who accompanied them as far as Coburg, revived their sinking faith by singing the hymn, written on that journey, “A strong tower is our God.” Many an anxious foreboding was banished, many a heavy heart lightened, at the sound of the inspiring strains. GC 206.1
The reformed princes had determined upon having a statement of their views in systematic form, with the evidence from the Scriptures, to present before the Diet; and the task of its preparation was committed to Luther, Melanchthon, and their associates. This Confession was accepted by the Protestants as an exposition of their faith, and they assembled to affix their names to the important document. It was a solemn and trying time. The Reformers were solicitous that their cause should not be confounded with political questions; they felt that the Reformation should exercise no other influence than that which proceeds from the word of God. As the Christian princes advanced to sign the Confession, Melanchthon interposed, saying: “It is for the theologians and ministers to propose these things; let us reserve for other matters the authority of the mighty ones of the earth.” “God forbid,” replied John of Saxony, “that you should exclude me. I am resolved to do what is right, without troubling myself about my crown. I desire to confess the Lord. My electoral hat and my ermine are not so precious to me as the cross of Jesus Christ.” Having thus spoken, he wrote down his name. Said another of the princes as he took the pen: “If the honor of my Lord Jesus Christ requires it, I am ready ... to leave my goods and life behind.” “I would rather renounce my subjects and my states, rather quit the country of my fathers staff in hand,” he continued, “than receive any other doctrine than that which is contained in this Confession.”—Ibid., b. 14, ch. 6. Such was the faith and daring of those men of God. GC 206.2
The appointed time came to appear before the emperor. Charles V, seated upon his throne, surrounded by the electors and the princes, gave audience to the Protestant Reformers. The confession of their faith was read. In that august assembly the truths of the gospel were clearly set forth, and the errors of the papal church were pointed out. Well has that day been pronounced “the greatest day of the Reformation, and one of the most glorious in the history of Christianity and of mankind.”—Ibid., b. 14, ch. 7. GC 207.1
But a few years had passed since the monk of Wittenberg stood alone at Worms before the national council. Now in his stead were the noblest and most powerful princes of the empire. Luther had been forbidden to appear at Augsburg, but he had been present by his words and prayers. “I am overjoyed,” he wrote, “that I have lived until this hour, in which Christ has been publicly exalted by such illustrious confessors, and in so glorious an assembly.”—Ibid., b. 14, ch. 7. Thus was fulfilled what the Scripture says: “I will speak of Thy testimonies ... before kings.” Psalm 119:46. GC 207.2
In the days of Paul the gospel for which he was imprisoned was thus brought before the princes and nobles of the imperial city. So on this occasion, that which the emperor had forbidden to be preached from the pulpit was proclaimed from the palace; what many had regarded as unfit even for servants to listen to was heard with wonder by the masters and lords of the empire. Kings and great men were the auditory, crowned princes were the preachers, and the sermon was the royal truth of God. “Since the apostolic age,” says a writer, “there has never been a greater work or a more magnificent confession.”—D’Aubigne, b. 14, ch. 7. GC 208.1
“All that the Lutherans have said is true; we cannot deny it,” declared a papist bishop. “Can you refute by sound reasons the Confession made by the elector and his allies?” asked another of Dr. Eck. “With the writings of the apostles and prophets—no!” was the reply; “but with those of the Fathers and of the councils—yes!” “I understand,” responded the questioner. “The Lutherans, according to you, are in Scripture, and we are outside.”—Ibid., b. 14, ch. 8. GC 208.2
Some of the princes of Germany were won to the reformed faith. The emperor himself declared that the Protestant articles were but the truth. The Confession was translated into many languages and circulated through all Europe, and it has been accepted by millions in succeeding generations as the expression of their faith. GC 208.3
God’s faithful servants were not toiling alone. While principalities and powers and wicked spirits in high places were leagued against them, the Lord did not forsake His people. Could their eyes have been opened, they would have seen as marked evidence of divine presence and aid as was granted to a prophet of old. When Elisha’s servant pointed his master to the hostile army surrounding them and cutting off all opportunity for escape, the prophet prayed: “Lord, I pray Thee, open his eyes, that he may see.” 2 Kings 6:17. And, lo, the mountain was filled with chariots and horses of fire, the army of heaven stationed to protect the man of God. Thus did angels guard the workers in the cause of the Reformation. GC 208.4
One of the principles most firmly maintained by Luther was that there should be no resort to secular power in support of the Reformation, and no appeal to arms for its defense. He rejoiced that the gospel was confessed by princes of the empire; but when they proposed to unite in a defensive league, he declared that “the doctrine of the gospel should be defended by God alone.... The less man meddled in the work, the more striking would be God’s intervention in its behalf. All the politic precautions suggested were, in his view, attributable to unworthy fear and sinful mistrust.”—D’Aubigne, London ed., b. 10, ch. 14. GC 209.1
When powerful foes were uniting to overthrow the reformed faith, and thousands of swords seemed about to be unsheathed against it, Luther wrote: “Satan is putting forth his fury; ungodly pontiffs are conspiring; and we are threatened with war. Exhort the people to contend valiantly before the throne of the Lord, by faith and prayer, so that our enemies, vanquished by the Spirit of God, may be constrained to peace. Our chief want, our chief labor, is prayer; let the people know that they are now exposed to the edge of the sword and to the rage of Satan, and let them pray.”—D’Aubigne, b. 10, ch. 14. GC 209.2
Again, at a later date, referring to the league contemplated by the reformed princes, Luther declared that the only weapon employed in this warfare should be “the sword of the Spirit.” He wrote to the elector of Saxony: “We cannot on our conscience approve the proposed alliance. We would rather die ten times than see our gospel cause one drop of blood to be shed. Our part is to be like lambs of the slaughter. The cross of Christ must be borne. Let your highness be without fear. We shall do more by our prayers than all our enemies by their boastings. Only let not your hands be stained with the blood of your brethren. If the emperor requires us to be given up to his tribunals, we are ready to appear. You cannot defend our faith: each one should believe at his own risk and peril.”—Ibid., b. 14, ch. 1. GC 209.3
From the secret place of prayer came the power that shook the world in the Great Reformation. There, with holy calmness, the servants of the Lord set their feet upon the rock of His promises. During the struggle at Augsburg, Luther “did not pass a day without devoting three hours at least to prayer, and they were hours selected from those the most favorable to study.” In the privacy of his chamber he was heard to pour out his soul before God in words “full of adoration, fear, and hope, as when one speaks to a friend.” “I know that Thou art our Father and our God,” he said, “and that Thou wilt scatter the persecutors of Thy children; for Thou art Thyself endangered with us. All this matter is Thine, and it is only by Thy constraint that we have put our hands to it. Defend us, then, O Father!”—Ibid., b. 14, ch. 6. GC 210.1
To Melanchthon, who was crushed under the burden of anxiety and fear, he wrote: “Grace and peace in Christ—in Christ, I say, and not in the world. Amen. I hate with exceeding hatred those extreme cares which consume you. If the cause is unjust, abandon it; if the cause is just, why should we belie the promises of Him who commands us to sleep without fear? ... Christ will not be wanting to the work of justice and truth. He lives, He reigns; what fear, then, can we have?”—Ibid., b. 14, ch. 6. GC 210.2
God did listen to the cries of His servants. He gave to princes and ministers grace and courage to maintain the truth against the rulers of the darkness of this world. Saith the Lord: “Behold, I lay in Zion a chief cornerstone, elect, precious: and he that believeth on Him shall not be confounded.” 1 Peter 2:6. The Protestant Reformers had built on Christ, and the gates of hell could not prevail against them. GC 210.3